Неточные совпадения
Несмотря на то, что вся внутренняя
жизнь Вронского была наполнена его страстью, внешняя
жизнь его неизменно и неудержимо катилась по
прежним, привычным рельсам светских и полковых связей и интересов.
Он, кроме того, опять попал в
прежнюю колею
жизни.
Все мои
прежние мечты семейной
жизни вздор, не то, — сказал он себе.
Анализуя свое чувство и сравнивая его с
прежними, она ясно видела, что не была бы влюблена в Комисарова, если б он не спас
жизни Государя, не была бы влюблена в Ристич-Куджицкого, если бы не было Славянского вопроса, но что Каренина она любила за него самого, за его высокую непонятую душу, за милый для нее тонкий звук его голоса с его протяжными интонациями, за его усталый взгляд, за его характер и мягкие белые руки с напухшими жилами.
Прелесть, которую он испытывал в самой работе, происшедшее вследствие того сближение с мужиками, зависть, которую он испытывал к ним, к их
жизни, желание перейти в эту
жизнь, которое в эту ночь было для него уже не мечтою, но намерением, подробности исполнения которого он обдумывал, — всё это так изменило его взгляд на заведенное у него хозяйство, что он не мог уже никак находить в нем
прежнего интереса и не мог не видеть того неприятного отношения своего к работникам, которое было основой всего дела.
«Да, пройдет время, всё устрояющее время, и отношения восстановятся
прежние, — сказал себе Алексей Александрович, — то есть восстановятся в такой степени, что я не буду чувствовать расстройства в течении своей
жизни.
Эта прекрасная весна еще более возбудила Левина и утвердила его в намерении отречься от всего
прежнего, с тем чтоб устроить твердо и независимо свою одинокую
жизнь.
То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его
жизни, заменившее ему все
прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, — это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
Об удовольствиях холостой
жизни, которые в
прежние поездки за границу занимали Вронского, нельзя было и думать, так как одна попытка такого рода произвела неожиданное и несоответствующее позднему ужину с знакомыми уныние в Анне.
О, я прошу тебя: не мучь меня по-прежнему пустыми сомнениями и притворной холодностью: я, может быть, скоро умру, я чувствую, что слабею со дня на день… и, несмотря на это, я не могу думать о будущей
жизни, я думаю только о тебе…
Когда бы
жизнь домашним кругом
Я ограничить захотел;
Когда б мне быть отцом, супругом
Приятный жребий повелел;
Когда б семейственной картиной
Пленился я хоть миг единой, —
То, верно б, кроме вас одной,
Невесты не искал иной.
Скажу без блесток мадригальных:
Нашед мой
прежний идеал,
Я, верно б, вас одну избрал
В подруги дней моих печальных,
Всего прекрасного в залог,
И был бы счастлив… сколько мог!
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня
прежних лет романы,
Воспомня
прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу
жизни молодой.
Все три всадника ехали молчаливо. Старый Тарас думал о давнем: перед ним проходила его молодость, его лета, его протекшие лета, о которых всегда плачет козак, желавший бы, чтобы вся
жизнь его была молодость. Он думал о том, кого он встретит на Сечи из своих
прежних сотоварищей. Он вычислял, какие уже перемерли, какие живут еще. Слеза тихо круглилась на его зенице, и поседевшая голова его уныло понурилась.
Таким образом кончилось шумное избрание, которому, неизвестно, были ли так рады другие, как рад был Бульба: этим он отомстил
прежнему кошевому; к тому же и Кирдяга был старый его товарищ и бывал с ним в одних и тех же сухопутных и морских походах, деля суровости и труды боевой
жизни.
— Два года назад… в Киеве… — повторил Андрий, стараясь перебрать все, что уцелело в его памяти от
прежней бурсацкой
жизни. Он посмотрел еще раз на нее пристально и вдруг вскрикнул во весь голос...
Тихо склонился он на руки подхватившим его козакам, и хлынула ручьем молодая кровь, подобно дорогому вину, которое несли в склянном сосуде из погреба неосторожные слуги, поскользнулись тут же у входа и разбили дорогую сулею: все разлилось на землю вино, и схватил себя за голову прибежавший хозяин, сберегавший его про лучший случай в
жизни, чтобы если приведет Бог на старости лет встретиться с товарищем юности, то чтобы помянуть бы вместе с ним
прежнее, иное время, когда иначе и лучше веселился человек…
Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о
жизни и людях — лекция, в которой, благодаря
прежнему образу
жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место.
Она сообщала, между прочим, что, несмотря на то, что он, по-видимому, так углублен в самого себя и ото всех как бы заперся, — к новой
жизни своей он отнесся очень прямо и просто, что он ясно понимает свое положение, не ожидает вблизи ничего лучшего, не имеет никаких легкомысленных надежд (что так свойственно в его положении) и ничему почти не удивляется среди новой окружающей его обстановки, так мало похожей на что-нибудь
прежнее.
Он вернулся в Россию, попытался зажить старою
жизнью, но уже не мог попасть в
прежнюю колею.
Взгляд Ольги на
жизнь, на любовь, на все сделался еще яснее, определеннее. Она увереннее
прежнего глядит около себя, не смущается будущим; в ней развернулись новые стороны ума, новые черты характера. Он проявляется то поэтически разнообразно, глубоко, то правильно, ясно, постепенно и естественно…
Положим, это было бы физически и возможно, но ей морально невозможен отъезд: сначала она пользовалась только
прежними правами дружбы и находила в Штольце, как и давно, то игривого, остроумного, насмешливого собеседника, то верного и глубокого наблюдателя явлений
жизни — всего, что случалось с ними или проносилось мимо их, что их занимало.
Но гора осыпалась понемногу, море отступало от берега или приливало к нему, и Обломов мало-помалу входил в
прежнюю нормальную свою
жизнь.
Как вдруг глубоко окунулась она в треволнения
жизни и как познала ее счастливые и несчастные дни! Но она любила эту
жизнь: несмотря на всю горечь своих слез и забот, она не променяла бы ее на
прежнее, тихое теченье, когда она не знала Обломова, когда с достоинством господствовала среди наполненных, трещавших и шипевших кастрюль, сковород и горшков, повелевала Акулиной, дворником.
«Как он любит меня!» — твердила она в эти минуты, любуясь им. Если же иногда замечала она затаившиеся
прежние черты в душе Обломова, — а она глубоко умела смотреть в нее, — малейшую усталость, чуть заметную дремоту
жизни, на него лились упреки, к которым изредка примешивалась горечь раскаяния, боязнь ошибки.
В своей глубокой тоске немного утешаюсь тем, что этот коротенький эпизод нашей
жизни мне оставит навсегда такое чистое, благоуханное воспоминание, что одного его довольно будет, чтоб не погрузиться в
прежний сон души, а вам, не принеся вреда, послужит руководством в будущей, нормальной любви. Прощайте, ангел, улетайте скорее, как испуганная птичка улетает с ветки, где села ошибкой, так же легко, бодро и весело, как она, с той ветки, на которую сели невзначай!»
Ему пришла в голову
прежняя мысль «писать скуку»: «Ведь
жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой
жизни, как лежат в природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон
жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись в меня, будут красками и колоритом… картина будет верна…»
По-прежнему у ней не было позыва идти вникать в
жизнь дальше стен, садов, огородов «имения» и, наконец, города. Этим замыкался весь мир.
«Все та же; все верна себе, не изменилась, — думал он. — А Леонтий знает ли, замечает ли? Нет, по-прежнему, кажется, знает наизусть чужую
жизнь и не видит своей. Как они живут между собой… Увижу, посмотрю…»
Его опять охватила красота сестры — не
прежняя, с блеском, с теплым колоритом
жизни, с бархатным, гордым и горячим взглядом, с мерцанием «ночи», как он назвал ее за эти неуловимые искры, тогда еще таинственной, неразгаданной прелести.
— Иван Иванович! — сказала она с упреком, — за кого вы нас считаете с Верой? Чтобы заставить молчать злые языки, заглушить не сплетню, а горькую правду, — для этого воспользоваться вашей
прежней слабостью к ней и великодушием? И потом, чтоб всю
жизнь — ни вам, ни ей не было покоя! Я не ожидала этого от вас!..
Он смотрит, ищет, освещает темные места своего идеала, пытает собственный ум, совесть, сердце, требуя опыта, наставления, — чего хотел и просит от нее, чего недостает для полной гармонии красоты? Прислушивался к своей
жизни, припоминал все, что оскорбляло его в его
прежних, несостоявшихся идеалах.
Меньше тогдашнего блеску, менее внешности, даже изящного, но
жизнь как бы оттиснула на этом лице нечто гораздо более любопытное
прежнего.
Они возлюбили бы землю и
жизнь неудержимо и в той мере, в какой постепенно сознавали бы свою преходимость и конечность, и уже особенною, уже не
прежнею любовью.
Наконец 7 октября фрегат «Паллада» снялся с якоря. С этим началась для меня
жизнь, в которой каждое движение, каждый шаг, каждое впечатление были не похожи ни на какие
прежние.
В первый раз в
жизни случилось мне провести последний день старого года как-то иначе, непохоже ни на что
прежнее. Я обедал в этот день у японских вельмож! Слушайте же, если вам не скучно, подробный рассказ обо всем, что я видел вчера. Не берусь одевать все вчерашние картины и сцены в их оригинальный и яркий колорит. Обещаю одно: верное, до добродушия, сказание о том, как мы провели вчерашний день.
Но пока она будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему в страхе, не позволяя им брать без позволения даже пустой бутылки, она еще будет жить старыми своими началами, старой религией, простотой нравов, скромностью и умеренностью образа
жизни.
Жизнь наша опять потекла
прежним порядком. Ранним утром всякий занимался чем-нибудь в своей комнате: кто приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и шли спать.
Вся ее
прежняя и теперешняя
жизнь была подтверждением справедливости этого взгляда.
Он боялся, чтобы под влиянием тех тяжелых и развращающих условий, в которых она находилась во время переезда, она не впала бы вновь в то
прежнее состояние разлада самой с собой и отчаянности в
жизни, в котором она раздражалась против него и усиленно курила и пила вино, чтобы забыться.
Как ни ново и трудно было то, что он намерен был сделать, он знал, что это была единственная возможная для него теперь
жизнь, и как ни привычно и легко было вернуться к
прежнему, он знал, что это была смерть.
Но вышло совсем наоборот: медовый месяц прошел, а шумная
жизнь продолжалась по-прежнему.
Прежней Антониды Ивановны точно не существовало, а была другая женщина, которая, казалось, не знала границ своим желаниям и в опьяняющем чаду своей фантазии безрассудно жгла две
жизни.
Таким образом, появление Привалова перевернуло вверх дном вечернюю
жизнь на половине Марьи Степановны и оживило ее лихорадочной деятельностью сравнительно с
прежним.
В своем косоклинном сарафане и сороке она выглядела
прежней боярыней и по-прежнему справляла бесконечную службу в моленной, куда к ней по-прежнему сходились разные старцы в длиннополых кафтанах, подозрительные старицы и разный другой люд, целую
жизнь ютящийся около страннолюбивых и нищекормливых богатых раскольничьих домов.
Оставшись только вдвоем с женой в старом отцовском доме, Привалов надеялся, что теперь Зося вполне освободится от влияния
прежней семейной обстановки и переменит образ своей
жизни.
— Я вижу, Сергей Александрыч, что вам трудно переменить
прежний образ
жизни, хотя вы стараетесь сдержать данное слово. Только не обижайтесь, я вам предложу маленький компромисс: пейте здесь… Я вам не буду давать больше того, чем следует.
Эту неровность Надежда Васильевна объясняла ненормальной
жизнью Привалова, который по-прежнему проводил ночи в клубе в самом сомнительном обществе и раза два являлся к Лоскутовым сильно навеселе.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из
прежних бесед с учителем своим, этого уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал
жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою, хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на то что пред волей мужа беспрекословно всю
жизнь склонялась, ужасно приставала к нему, например, тотчас после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врет, «потому что всякая баба бесчестна», но что уходить им от
прежнего господина не следует, каков бы он там сам ни был, «потому что это ихний таперича долг».
— Батюшка, Дмитрий Федорович, голубчик, не погубите барыню! А я-то вам все рассказала!.. И его не погубите,
прежний ведь он, ихний! Замуж теперь Аграфену Александровну возьмет, с тем и из Сибири вернулся… Батюшка, Дмитрий Федорович, не загубите чужой
жизни!